А значит, бери перо и пиши. Зажги лампу. Не обращай внимания на обстоятельства. Придавай форму и осознавай. Но не теряй огня. Это такой же трудоемкий процесс, как превращение пламени в прямую линию.
И наконец, — смеем ли мы? Да, мы должны — Шарлотта может с уверенностью сообщить господам Айлотту и Джонсу, что Каррер, Эллис и Эктон Беллы в скором времени предложат три повести, или романа, или художественных произведения в прозе. Ей не по душе прикреплять ярлык к тому, что возникает из этого ночного озера воли. Это, как сказала Эмили, то, что мы всегда делали. Создание мира. Мир Энн очень похож на этот, и по нему можно двигаться со знанием дела, хотя и несвободно: это край неумолимых последствий, где слабый должен уступать сильному, где ее героиня, гувернантка Агнес, должна из последних сил выживать в холодной тени денег и власти мужчин. Мир Эмили завораживает и тревожит: в нем можно прикоснуться к невнятной йоркширской речи, в нем дождь вересковых пустошей хлещет по разуму вместе с запахом поросшего мхом известняка, и в то же время ты не дома, ты мог бы быть почти в Гондале или Ангрии, только вот башни и особенно темницы — духовные. Временами, когда Эмили читает вслух низким, почти гортанным голосом, Шарлотте хочется бежать, но она не знает, почему или куда побежала бы.
Что до ее собственного написанного мира, то частично он здесь, но Брюссель там тоже есть, как и pensionnat с умной и любящей манипулировать людьми владелицей. Она думает назвать его «Учитель», но уж очень тяжело сказать что-то о своей работе. Энн находит брюссельскую часть очаровательной; только иногда, читая вслух, Шарлотта замечает в глазах Эмили особый скептический огонек, как будто та слышит тщательно продуманную ложь. Чем, конечно, и является художественная литература.
Нельзя ожидать, что Айлотт и Джонс заинтересуются чем-то настолько нравственно противоречивым, как романы, и Шарлотта уже переписывает адреса других издателей. Бери перо, продолжай идти вперед. Тем не менее издатели скрупулезно пересылают горстку отзывов, которые получили «Стихотворения». Есть и слова одобрения, особенно по поводу стихов Эллиса Белла. (Продолжай двигаться вперед, не оглядывайся, обгоняй время.) О, они даже предоставили, по просьбе Шарлотты, квартальный отчет о продажах.
Продано два экземпляра сборника «Стихотворения Каррера, Эллиса и Эктона Белов».
Два.
(Пиши, пиши.)
— Обычно в это время. То есть пациент часто именно в это время хочет провести некую духовную подготовку, — сказал хирург. — Но тут, конечно, я вторгаюсь на вашу территорию, мистер Бронте, а потому умолкаю.
— Я подготовлен, причем во всех отношениях, ко всему, что бы дальше ни произошло, — говорит папа. По-видимому, он действительно готов, ибо абсолютно комфортно чувствовал себя в ситуациях, в которых другие полезли бы на стенку.
Инструменты хирурга не были ни многочисленными, ни драматичными: их принесли в аккуратной, выстланной фетром коробке. «Чем-то похожа на шкатулку для письма, — подумала Шарлотта. — Ах, какие же они острые! Но я не должна падать в обморок, что бы ни пришлось увидеть или услышать».
Манчестер, место проведения глазной хирургии, казался сплошь закопченным, хаотичным и шумным. Проконсультировавшись у знаменитого мистера Уилсона, Шарлотта с отцом сняли жилье и условились с врачом о дне оперирования катаракты. И вот он наступил. В квартире все было тихо, упорядоченно, церемонно. Мистер Уилсон и два его хирурга-ассистента (они должны были держать пациента) проследовали в спальню со своего рода сиятельной степенностью: придворные Версаля, присутствующие при снятии королевского парика.
Шарлотта сидела очень прямо в маленькой душной гостиной, не в силах оторвать взгляд от завораживающего своей отвратительностью приготовления цветов воскового дерева под стеклом. Нанятая сиделка прекратила болтать и достала шитье. Мистер Уилсон позвал Шарлотту: папа хочет, чтобы она зашла к нему в комнату. Она остановилась в изножье кровати. Наступил момент, когда нужно вспомнить обо всем, что хотелось сказать и что осталось несказанным, но в голову ничего такого не приходило. Вместо этого Шарлотта думала о подсвечнике в комнате Брэнуэлла: она напомнила Эмили, чтобы та каждый вечер проверяла, не заснул ли Брэнуэлл с зажженной свечой. И хотя Эмили никогда ни о чем не забывала, мысли Шарлотты все равно продолжали кружить вокруг этого, словно мухи. Шарлотта сосредоточила взгляд на своих сложенных руках, сплетенных пальцах. Бормотание голосов. Когда же они начнут? От этой бесконечной подготовки только хуже. Едва Шарлотта решилась поднять взгляд, как один из младших хирургов прикоснулся к ее руке.
— Мисс Бронте, нам позвать сиделку? — Он улыбнулся выражению ее лица. — Мы здесь уже справились.
Выходя из спальни, Шарлотта оглянулась: мистер Уилсон прикладывал полотенце к папиному белому, поднятому вверх лицу.
— Что происходит?
— Ничего непредвиденного не случилось, и операция завершена. Теперь нужно дождаться окончания периода восстановления, и тогда мы узнаем результат. Мистер Уилсон настроен оптимистически и твердо верит в положительный исход.
— Хотите сказать, вы сделали операцию?
— Да, катаракту устранили путем удаления хрусталика. Мистер Бронте чувствует себя очень хорошо — поистине образцовый пациент.
Шарлотта бессильно опустилась на стул. Что ж: это папа. Пятнадцать минут его глаз резали острой сталью, а он не проронил ни звука.
— Который час, Шарлотта?