Тень скорби - Страница 141

141

— Вы почти ничего не поели, — говорит Тэбби, когда Эмили оттесняет ее от раковины.

— Этого хватит. Садись теперь ты кушать, Тэбби. Я домою.

— Эту кастрюлю надо сначала замочить.

Нет, не надо. Если скрести ее с рвением и яростью до тех пор, пока не обдерешь костяшки пальцев до крови, то вымоешь, несмотря на боль, усиленную к тому же горячей водой.

— Я не вижу, — говорит Энн. Они преодолели всю гамму Национальной галереи и выставки Королевской академии, и Энн имеет в виду, что, пропустив через себя столько образов, глаза уже отказываются служить. Свет факелов, леопарды, моря, жемчужины, подлесок, лица: особенно лица, которые словно хотят рассказать ей о столь многом. Не может, просто не может больше видеть.

— Это утомительно, — соглашается Шарлотта; ее застывшее лицо кажется белым как мел. Но почему-то знаешь, что для нее все иначе, что она хочет идти дальше и не терять ни минуты.

— Я все думаю о Брэнуэлле, — говорит Энн. — Ему бы все это понравилось.

Шарлотта ничего не отвечает. Иногда возникает ощущение, будто она вообще не знает, кто такой Брэнуэлл.

Снова посадка на поезд: Лондон безразлично звенит и толпится вокруг сестер Бронте, как будто их короткого пребывания вовсе и не было. Тем не менее это не так: сами того не зная, они произвели небольшое волнение, которое еще выплеснется наружу. Возможно, Эмили была права, думает Шарлотта, и после этого уже ничего нельзя будет вернуть. Утренний свет пронзителен и тяжел, как будто сделан специально для головной боли. Носильщики швыряют чемоданы, как снаряды, а грохот закрываемых дверей вагонов напоминает серию взрывов. Шарлотта силится подсчитать, сколько часов ей удалось поспать за эти четыре дня: вероятно, все вместе потянет на одну полноценную ночь. Безусловно, ко вчерашнему дню ее сознание любопытным образом истончилось, как будто опыт переписывали на папиросную бумагу. Быть может, подходящее умонастроение для визита к мистеру Ньюби на Мортимер-стрит. Энн переступила порог мягко, но решительно, Шарлотта же подготовилась к сокрушительной битве — но, как ни странно, встреча с бледным, вкрадчивым, неумолкающим ничтожеством, которым оказался мистер Ньюби, не потребовала от них особых действий. Он обрадовался, что встретил их, и с готовностью согласился, что его поведение и ложная реклама произведений Беллов были шокирующими, недопустимыми, а потому это следует немедленно прекратить… Когда они ушли, нагруженные любезностями и заверениями, у Шарлотты осталось ощущение, будто она пытается схватить мокрое мыло. Она по-прежнему не доверяет мистеру Ньюби, но Энн готова положиться на его слово.

— Не все же, — сказала она, — могут быть такими, как твой мистер Смит.

Шарлотта хочет возразить: «Он не мой мистер Смит», хотя много думает о нем. Откровение: у него сжатый, изящный ум, и он оставляет приятное пространство, когда бизнес пересекается с искусством. После ужина Смит сидел рядом с ней и рассказывал, как впервые читал «Джен Эйр»: воскресным утром, после завтрака, он отправился к себе в кабинет, рассчитывая бегло просмотреть рукопись, но очертания воскресенья растаяли вокруг, а он все никак не мог оторваться от романа. «Я пропустил обед. Пропустил прогулку верхом. Я согласился поужинать только затем, чтобы проглотить еду, и, не говоря ни слова, поспешил обратно в кабинет. — Вокруг его глаз расходятся лучи веселого настроения. — Моя бедная матушка и сестры решили, что я, наверное, обиделся на них…» Очень лестно. Очень лестен весь этот суматошный, ошеломительный, нереальный визит. К счастью, она чересчур благоразумная и чересчур взрослая, чтобы быть чересчур польщенной.

Шарлотта усаживается на свое место рядом с Энн и, чувствуя, как пахнет их одежда, думает о том, что лондонский запах копоти, конечно же, выветрится, пока они будут ехать на север. И стонет: такой долгий, долгий путь.

— Как ты могла? Как ты могла это сделать, если я ясно просила не делать этого? Что ж, обдуманно и злонамеренно, конечно. Единственное объяснение. — Стул Эмили с грохотом валится на пол и переворачивается, а сама она уходит прочь.

«Что ж, — думает Шарлотта, — следовало предвидеть, что это не сойдет с рук». В Лондоне она просто проговорилась — мы три сестры, — но позволила себе надеяться, что на этом дело и кончится. С тех пор как они вернулись домой, все шло хорошо. Поначалу Эмили холодно игнорировала возвращение сестер — в точности как кошка, — но потом все-таки стала проявлять искренний интерес, даже потребовала рассказать, что происходило в Лондоне.

— Да, расскажите, — попросила она, — расскажите все по порядку.

И вот, растянувшись на коврике, Эмили слушала их и насмешливо улыбалась. Казалось, ее туманный взгляд был сосредоточен на какой-то внутренней сцене. Точно так же она впитывала папины воспоминания об Ирландии или россказни Тэбби о призраках и крови. Наконец она произнесла:

— Вот видите, мне вовсе не было нужды ехать в Лондон. Вы привезли его мне домой.

Но теперь — не повезло. Любезный мистер Уильямс прислал несколько отзывов о «Незнакомке из Уилдфелл-Холла», заботливо снабдив их сопроводительным письмом, в котором призывал всех трех сестер не сбиваться с творческого пути и не принимать близко к сердцу ни похвалы, ни упреки… Читая вслух, Шарлотта почувствовала, что лоб повлажнел от пота, и заметила, как Эмили вскинула голову. Она попыталась быстренько перескочить на следующий абзац, но не тут-то было.

— Итак, трех сестер. Ты рассказала им. Ты рассказала им обо мне.

141