Тень скорби - Страница 132

132

Это как отдаленный шум по всей линии горизонта, гром приближающейся освободительной армии или революции. Тем временем на внутренней стороне окон пасторского жилища появляется первый лед. А Сторож загоняет в переднюю лапу колючку, и Эмили ее вытаскивает, рыча на пса не хуже, чем он на нее. Брэнуэллу перепадают какие-то деньги, вероятно, из обычного источника, и он на целый день исчезает, чтобы вернуться домой на ватных ногах, с белым, как мука, лицом. Занятый ворчливой перепалкой с самим собой, он пытается понять, что же имел в виду этот чертов парень, что конкретно он хотел этим СКАЗАТЬ. Папа просит поблагодарить Элен за заботливый подарок — каминный экран. А мистер Уильямс пересылает Шарлотте письмо Теккерея с лестными отзывами о «Джен Эйр». Боже мой, того самого Теккерея, чья великолепная «Ярмарка тщеславия» выходила по частям в прошлом году, того самого, кем Шарлотта восхищается больше, чем всеми современными авторами. Это ослепляет и путает мысли. Как будто сама королева Виктория предложила ей поменяться местами.

И теперь не годится думать об этом, как о чем-то, что просто принадлежит далекому острову под названием Лондон, где странным вещам сам Бог велел происходить. Мистер Уильямс сообщает о письмах и записках из Эдинбурга и Дублина, из соседнего Лидса, от капитана морского судна, находящегося сейчас в плавании.

— Он спросил, не видела ли я книгу в чьих-нибудь руках, — рассказывает Шарлотта сестрам, — и я объяснила, в какой изоляции от мира мы живем. А он уверен, что отправься я куда-либо на поезде, обязательно встретила бы кого-нибудь, кто читал бы ее. Поразительно, говорит он, что она в равной степени популярна как среди женщин, так и среди мужчин: мамы с дочерьми читают их в библиотеках, джентльмены — в своих клубах. Все, кто берет Теккерея и Диккенса, берет и Каррера Белла.

Шарлотта старается подавить радость в голосе. Кажется, что излишнее ликование может навлечь кару: придется поплатиться за это.

Иногда, просыпаясь утром, Шарлотта должна напоминать себе: это не обычный день; я написала книгу под названием «Джен Эйр» — или она меня написала, — и поэтому я знаменита, хотя никто меня не знает. Великолепно — и неправильно. И опять странные вспышки вины где-то в глубине сознания, как будто она обокрала погребенные тела.

— О чем думает этот ваш мистер Ньюби? — раздраженно восклицает Шарлотта. — Это уже тянется шесть месяцев.

— Не так долго, — говорит Эмили. — Энн снова ему написала, но, думаю, теперь он зашевелится. Теперь, когда Каррер Белл стал притчей во языцех.

— Ах, не нужно.

— Почему? Разве тебе это не нравится?

— Просто… к этому тяжело привыкнуть. Даже вообразить тяжело. Это место прекрасно нейтрализует любые грандиозные помыслы. Осмотрись. Камни, слякоть и примерно столько же духовности и теплоты в людях. Если я пойду на почту или к мистеру Гринвуду, никто ничего обо мне не подумает, а если и подумают, то что-то вроде: «Дочка пастора тратит слишком много медяков на такие вещи». А где-то в других краях люди читают то, что я написала; у них в головах мои слова, и вещи, о которых я думала и которые представляла, они тоже видят и представляют — если, конечно, мне удалось добиться своего. Люди думают о моих героях, говорят о них, любят или ненавидят их. Это пугает. Я чувствую себя хлебами и рыбой — только вот чудо может не произойти.

— Эта опасность существовала с самого начала, — довольно мягко произносит Эмили. — С того момента, как ты захотела публиковаться. Раскрытие.

— О, но я никак не думала, что дойдет до этого. Я не могу быть знаменитостью, Эмили, я… — Она падает на стул, почти смеясь, потрясенная. — У меня одна пара туфель.

Эмили редко ошибается в человеческой природе, и мистер Ньюби действительно начинает шевелиться, как только книга Белла становится такой продаваемой. Еще первый декабрьский снег не упал на холмы, когда законченные экземпляры «Грозового перевала» и «Агнес Грей» Эллиса и Эктона Беллов пришли в пасторат. Переполненные опечатками, сетует Энн, но это не должно иметь значения. Только не на фоне шума, набухающего на далеком горизонте. Критика, читающая публика, общество — все очарование, завоеванное «Джен Эйр», теперь доводят до неистовства новые произведения таинственных братьев Беллов. Если они братья: один из множества вопросов, которыми обросли имена авторов.

Итак, несмотря на всю неряшливость своих методов, мистер Ньюби не может пожаловаться ни на низкий процент, ни на продажи. Однако появление в печати всех трех Беллов, похоже, разбудило вулкан, который с самого начала дремал в реакции перед опубликованием «Джен Эйр»: трепет перед отдаленностью, смешанный с восхищением. «Спектейтор» первым пожаловался на низкий тон романов. И мысль тут же подхватывают, в особенности по отношению к работе Эллиса Белла. Часто «Агнес Грей» хвалят только за то, что эта книга читается приятнее «Грозового перевала». Власть, своеобразие, даже великолепие — эти слова разбросаны по роману Эмили, но чаще всего приправлены отвращением и ужасом. Эти животные страсти, эти дикие излишества: какими могут быть Беллы? Или, возможно, на самом деле это один и тот же человек, своего рода Хитклиф пера, властный и чудовищный? А может, они женщины? Некоторые нюансы в романах указывают на это, но другие шокирующим образом говорят об обратном.

— Если мы женщины, то, по всей видимости, присущие нашему полу качества устрашающе исказились в наших характерах, — читает вслух Энн, — и наша работа непоправимо обезображена грубостью.

132