Тень скорби - Страница 86

К оглавлению

86

Энн на миг теряет равновесие от внезапного толчка, потом осторожно ставит ноги на качающуюся палубу недоразумения и ждет, пока та выровняется.

— Ты говоришь о Брюсселе? Конечно.

На самом деле не существует правильных и неправильных решений. Это ухищрение интеллектуалов. Главное, чтобы решение было принято.

— Просто я думала… возможно, ты могла бы провести эти шесть месяцев дома. Бросить Торп-Грин. Да, так ты потеряешь жалованье за этот срок, но Шарлотте, вероятно, удастся уговорить папу и тетушку: ты знаешь, какая она. А когда мы вернемся, откроем школу.

Энн качает головой — очень мягко, но решительно, как она всегда это делает.

— Нет, Эмили. Будем держаться первоначального плана. — Она встает, отходит от зеркала. — Нужно думать о том, какой вклад тебе по силам внести.

Эмили совершает привычный туалет: короткий хмурый взгляд на свое отражение, разбойничий рейд гребня по жестким волосам.

— Знаешь, Шарлотта очень увлечена этой идеей. Брюсселем, всем этим.

Она качает головой, угрюмая, с потухшим взглядом.

— Это плохо?

— С Шарлоттой, думаю, да… Помнишь, как в детстве, на пустошах, она боялась сбегать по крутому склону? И в то же время я всегда подозревала, что Шарлотта спрыгнет даже со скалы — если внизу будет что-то, что ей по-настоящему нужно.


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ


Но ты, мой бедный голубок,
Неслышною, безрадостною одой
Сердечку, для любви рожденному Природой,
Оплакиваешь Парок безучастный приговор —
Без пары чахнуть одиноко…

Энн Бронте
Плененный голубь

1
Диссонанс для четырех голосов

Январь. Снег застилает Йоркскую долину складками простыней, и Энн возвращается в Торп-Грин-Холл. Возвращается к ожидаемому, даже внушающему ужас, но приносит с собой что-то новое.

Чертог — единственное подходящее название для Торп-Грина, горделивого и обособленного посреди газонов и обсаженных кустарником аллей, парков и панорам, изгородей вокруг сада и беседок. Терраса была прямо-таки создана для собрания лошадей, алых курток и собак; широкая дорога к дому умоляла о процессиях гостей в экипажах. Однако наблюдать нечто подобное здесь не приходилось, теперь нет.

Преподобный Эдмунд Робинсон, собственник поместья, уже некоторое время страдал тяжелым недугом, что наложило суровые ограничения на общественную жизнь семьи. Этим частично объяснялась гнетущая атмосфера в великолепном доме. Можно и так сказать, если, подобно Энн, вы склонны придерживаться такта в выражениях.

Однако Энн была еще и наблюдательной, очень чувствительной, обостренно искренней. Отсюда ожидаемое и внушающее ужас, от чего она не могла отмахнуться или держаться на почтительном расстоянии. Они скребли, как терка для мускатных орехов, по струнам ее чувств.

Слуги с тяжелыми взглядами, наполовину осторожными, наполовину хитрыми: результат работы в доме, где ведутся войны, заключаются союзы, постоянно выискиваются возможности превзойти противника.

Дети: три рослые девочки, Лидия, Элизабет, Мэри (старшей шестнадцать по летам, тридцать по суетности, шесть по ответственности) и единственный мальчик, Эдмунд, которого превозносят и балуют родители, как и положено при воспитании сына, а старшие сестры то дразнят, то сюсюкают, отчего настроение у Эдмунда переменчивое и крикливое.

— Ах, мисс Бронте, что вы думаете? По-моему, то, что нужно. — Лидия, хвастая новой завитой прической, поясняет: — Знаете, так в этом сезоне убирают волосы в Лондоне. Какая вы странная! Вы так смотрите!

— Еще бы ей не смотреть, — ядовито говорит Элизабет. — Тебе эта прическа не идет.

— А это правда, мисс Бронте, что вы никогда в жизни не были в Лондоне? — спрашивает Мэри, едва достигшая четырнадцати лет и самая надменная. — Господи, представить не могу!

Однако немного позже, когда разразилась перепалка, Энн оказалась в центре внимания, необходимая всем и каждому.

— Мисс Бронте, как было ужасно, когда вы уезжали. Элизабет рассказывала маме про меня басни. И боюсь, мама безрассудно им верила, так что, если вы что-нибудь такое услышите, не верьте ни единому слову. Да вы бы, конечно, и не поверили, ведь вы всегда такая рассудительная.

— Мисс Бронте, Лидия гадко со мной обращается. Ах, поговорите с ней об этом, потому что мама не обращает ни малейшего внимания или же принимает ее сторону. Знаете, я на днях за вас заступилась: Лидия и Мэри говорили, что вы одеваетесь как пугало, а я сказала им, что вы просто одеваетесь в соответствии с вашей должностью.

Затем была повторная встреча с преподобным мистером Робинсоном. Тяжелая по различным причинам. Невозможно не морщиться от жалости, глядя, как угасает его здоровье: ему шел всего лишь пятый десяток, но кожа уже приобрела землистый оттенок, а тело — старческую худобу. Молодыми оставались только голубые глаза; их пронзительный взгляд на фоне иссохшего клина, в который превратилось лицо, казался идущим из прошлого. Но характер мистера Робинсона, никогда не отличавшийся легкостью, сделался еще несноснее из-за болезни.

— Мисс Бронте. — Когда Энн проходила мимо запертого кабинета-спальни мистера Робинсона, тот распахнул дверь и окликнул ее. — Не знал, что вы вернулись.

Энн присела в реверансе.

— Да, сударь. Вчера поздно вечером.

— Действительно. Что ж, надеюсь, вы хорошо доехали. Очень жаль, что вы не подумали зайти навестить меня. Не могу сказать, что я слишком обременен обществом. Но, быть может, вас смущает состояние моего здоровья и вы относитесь к тому сорту людей, что не переносят вида болезни, хм?

86