— Я видел Марию, — яростно возражал Брэнуэлл. — Я наблюдал за Марией. Не хочу больше этого видеть.
— Это другое. Элизабет не может…
— Что? — Он был неумолим. — Что она не может?
— Она не может тоже умереть. Этого просто… — Шарлотта лихорадочно пыталась найти выход: ей нужен был образ наподобие того, что показал ей Брэнуэлл, когда математически доказывал, что она не может быть в середине. — Этого просто не может быть.
В ответ Брэнуэлл лишь покачал головой.
— Она выглядит так же, — сказал он и обнял балясину. Он стоял, прижимаясь к ней щекой до тех пор, пока на светлой коже не расцвели красные полосы. — Точно так же.
Элизабет Робинсон покинула школу для дочерей священников, Коуэн-Бридж, в чахоточном состоянии 1 марта 1825 года и умерла дома 29 апреля.
Мистер Эндрю сказал:
— Ее здоровье ухудшается очень быстро, мистер Бронте. Позвольте спросить, не было ли у вас в роду частых случаев заболевания чахоткой?
Патрик выглядел несколько удивленным, потом положил дрожащую руку на колонну закутанной в шарф шеи.
— Частых случаев, пожалуй, не зафиксировано, но мои собственные органы дыхания всегда были несколько уязвимы.
— Это больше, чем уязвимость… Что ж, она очень терпелива, сэр. Так же, как ее бедная сестра. Должен сказать, что терпеть ей осталось недолго.
Изабелла Уэйли покинула школу для дочерей священников, Коуэн-Бридж, 2 апреля 1825 года и умерла от сыпного тифа дома 23 апреля.
Брэнуэлл спросил:
— А каково там было? Мария так ничего толком и не рассказала, не хотела рассказывать.
Был прекрасный день для прогулки по вересковым пустошам. Жаворонок звал куда-то высоко в голубизну неба, звеня своей заливистой песней. Ноги мягко ступали по благоухающему торфу; пчелы бороздили теплый воздух. Но стоило Шарлотте на миг задуматься, как вокруг нее с лязгом захлопывались холодные двери. Брэнуэлл следил за ее лицом.
— Нельзя было подойти к камину, — вымолвила она наконец. — Большие девочки не пускали. А мы вертелись рядом, надеялись… Но чаще приходилось представлять, будто тебе тепло, и… разжигать огонь внутри.
Шарлотта Бэнкс покинула школу для дочерей священников, Коуэн-Бридж, 19 мая 1825 года с заболеванием спины и не вернулась.
Энн, которая обычно никого не донимала и ни за кого не цеплялась, снова и снова обнимала Шарлотту за шею. Наконец та услышала ее застенчивый, тоскливый шепот:
— Ты ведь не сделаешься такой же чудной, как Элизабет, правда?
Джейн Алленсон покинула школу для дочерей священников, Коуэн-Бридж, в недобром здравии 30 мая 1825 года и не вернулась.
Теперь их просили не подходить слишком близко к больной. Со своего места Шарлотта могла разглядеть Элизабет, лежащую на боку: костлявый провал вместо щеки, невероятно длинные ресницы. И она не могла с уверенностью сказать, обращалась ли Элизабет к ней или вообще к кому-либо, когда выдохнула: «Прости».
Элизабет Бронте покинула школу для дочерей священников, Коуэн-Бридж, в недобром здравии 31 мая 1825 года и умерла дома 15 июня.
Церковь и церковное кладбище находились ближе некуда, семейство Бронте уже носило траур, поэтому подготовка к похоронам почти не воспринималась как нечто исключительное и походила на подготовку к обычной дневной прогулке — за исключением коротковатого гроба на скамье в прихожей. И за исключением того факта, что они не могли, не в силах были пошевелиться.
Дверь была открыта. Тетушка взяла папу за руку. Носильщики прокашлялись, засопели и взвалили ношу на плечи. Шарлотта, Брэнуэлл, Эмили и Энн столпились у подножия лестницы. Столпились, а потом застряли.
— Я не пойду, — пролепетала Эмили побелевшими губами и, схватив Энн за руку, устремила взгляд в никуда. — Мы не пойдем.
— Надо идти. Даже если вы не пойдете, это не перестанет быть реальным, — шикнула Шарлотта. Все сжалось в резкий, торопливый шепот, и мысли тоже.
— Ни Элизабет, ни Мария не возражали бы — они всегда все понимали.
— Вы должны пойти, так нечестно, мне тогда пришлось идти с Марией, — сказал Брэнуэлл. — И Энн пришлось. Почему вы не должны?
— Не знаю. Просто это слишком жутко.
— Мы все пойдем. Мы должны быть все вместе. — Шарлотта выдавила эти слова сквозь тонкое всхлипывание. Они все плакали, кто больше, кто меньше, только в разных местах. — Так бы сказали Мария и Элизабет.
— Так иди, — фыркнула Эмили.
— Нет. Бэнни, первым должен идти ты.
— Почему?
— Ты мальчик, ты должен следовать за папой.
Брэнуэлл яростно замотал головой.
— Нет, ты иди. Ты самая старшая. Я не могу… Иди первой, Шарлотта.
И ей пришлось. Она пошла первой; за гробом (таким легким, подпрыгивающим на плечах), за тетушкой и папой, она пошла во главе и шагнула в лучи ласкового солнечного света с таким чувством жгучей, безжалостной уязвимости, что хотелось выкинуть вперед руки, закрыться от мира, осадившего ее. Мира, где больше не было места в середине, только край, острие, нагая оконечность.
Так видимости безнадежны —
Что мир незримый люб вдвойне.
Эмили Бронте.К воображению
— Что там? — вскрикивает Шарлотта, садясь на постели. Не в силах сдержать себя, не в силах не говорить этого, она знает ответ: ветер. Даже летом это шумный сосед; теперь, с наступлением зимы, он становится оккупационным войском, необузданным и мощным.