— Да, он читал ее мне вслух, — сказал как-то папа, — с огромным восхищением. Теперь хочет почитать, как он выражается, вторую книгу.
Шарлотта пожала плечами. Она не могла вообразить, что «Джен Эйр» покажется мистеру Николсу интересной, как невозможно представить, что цветы сажают в каменную стену. И все-таки при мысли, что папин помощник будет ее читать, становилось немного неуютно. Она усмехнулась, представив, как мистер Николс, сложив на груди крепкие руки, нахмурив до глубоких морщин лоб и напустив серьезности, примет участие в ее словах и шагнет в объятия мистера Рочестера.
Но волноваться, что папин викарий забросает ее комментариями по поводу романов, не было нужды. Мистер Николс, несмотря на то что он часто бывал в их доме и даже мельком видел Шарлотту за работой, никогда не обращался к ней как к писательнице. На самом деле создавалось впечатление, что давать комментарии вообще не по его части.
— Боюсь, скоро опять пойдет снег, — сказала она, подавая викарию чай. — Чувствуется, что холод капельку смягчился, но в воздухе что-то тяжелое и неподвижное.
Мистер Николс слушал, как будто Шарлотта говорила на иностранном языке, причем плохо; потом нахмурился и хлебнул чаю.
— Ну что ж, пойдет значит пойдет, — произнес он.
Какая странная раздражительность, словно он хотел прорваться сквозь тривиальный разговор к какой-то чрезвычайно важной теме, которую никогда не поднимал. «А я еще боялась, что неуклюже веду себя в обществе», — думала Шарлотта, если вообще о чем-то думала.
Когда «Шерли» появилась на полках магазинов, критики снова отметили неженскую грубость Каррера Белла, а мистер Смит и мистер Уильямс стали уговаривать ее приехать в Лондон и вкусить хоть немного от плодов собственной славы. В то же время Тэбби пересказала странную новость, что один или два человека, не из здешних краев, разыскивали хоуортский пасторат. Зачем? Вроде бы просто посмотреть на него, из-за книг, которые оттуда появляются. Просто посмотреть. Шарлотта покачала головой.
— Теперь еще и это, — произнесла она. — Не могу поверить.
Мистер Гринвуд, продавец канцелярских товаров, — его искривленные плечи, казалось, еще больше поникли, когда он поклонился, приветствуя Шарлотту, — был тем, кто показал ей заметку в «Бредфорд обсервер».
Предполагается, что единственная дочь преподобного П. Бронте, приходского священника Хоуорта, является автором «Джен Эйр» и «Шерли», двух популярнейших на сегодняшний день романов, которые вышли в печать за подписью «Каррер Белл».
Единственная дочь. Видеть это напечатанным — о, как же больно. Печать создала их и печать подтвердила их уничтожение, их абсолютное молчание.
Тем вечером при свете лампы Шарлотта вслушивалась в набухающую тишину, пока наконец не пришлось ее нарушить. Она громко высказалась. Она должна была это сделать. Одними мыслями тут не справиться. Мысли крошились, как мел, — речь была пером, чернилами и подписью.
— Я знаю, что вы здесь. Но вас здесь нет. Вот почему мне здесь невыносимо. Я не могу просто… засиживаться. Я должна буду увидеть другие края. — Она на миг склоняет голову. — Да, правда, я действительно всегда этого хотела. Но не так. Я никогда не хотела, чтобы так.
Поездки в Лондон: Шарлотта не могла не думать и не сравнивать их с вихрями и грозами того уик-энда, когда они с Энн впервые бросили вызов неприступному офису «Смит, Элдер и Ко». Это было захватывающим, но и пугающим; чем-то, что нужно преодолеть, вылазкой из убежища. Теперь убежища не осталось. Нору разрыли и перекопали, все выровнялось. В каком-то смысле это значило, что мужество — единственный путь. («Мужайся, Шарлотта. Будь мужественной», — последнее, что сказала ей Энн.)
Уильям Мейкпис Теккерей, могучий лев. В первый свой визит Шарлотта имела возможность посмотреть с почтительного расстояния, как он кормится, — на ужине у Смитов, с последующим коротким знакомством и пожиманием лапы: слишком много людей, слишком много робости с ее стороны для большего. Во второй раз он нанес утренний визит, и Шарлотта была чуть лучше подготовлена.
— В этот момент, мисс Бронте, я должен бы открыть, что с самого начала знал, что Каррер Белл — женщина, женщина из Йоркшира, из семьи священника; одним словом, показать себя самым настоящим ярмарочным предсказателем. Ничего подобного, увы. На самом деле, когда наш друг дал мне «Джен Эйр», я подумал только, что имею дело с мастером или, если хотите, мастерицей нашего бедного, терпящего дурное обращение английского языка. Так много авторов нынче загоняют его до полусмерти — или же позволяют старой кляче брести по обочинам, куда глаза глядят.
Теккерей был огромным, тяжелым, громогласным мужчиной в очках, курносое лицо которого всегда тянулось вверх, как будто он собирался чихнуть. Иногда казалось, что он чихает на смешную ценность мира, а иногда на себя самого.
— Вы смущаете меня этой похвалой, сударь, — пролепетала Шарлотта. В ее скромности не было ничего показного. Она находилась в присутствии божества. — Вы, кто пишет с таким… с таким изяществом, непринужденностью, легкостью, обладаете качествами, которые мне не подвластны…
— С легкостью, говорите. Это потому, что, когда я сажусь писать, голову редко отягощает какая-нибудь мысль, кроме той, как оплатить счета виноторговцев.
— О, знаю, материальный мир беспардонно отрывает от творчества, — особенно когда от тебя зависит семья.
— Напротив, мисс Бронте, материальный мир является для меня важнейшим стимулом. Когда я сажусь за стол, вздыхаю, чешу в затылке и призываю муз, этих нерадивых ведьмочек, в поисках вдохновения, у меня не всегда получается. Но стоит только заглянуть в банковскую книжку, и я тут же чувствую себя вдохновленным как никогда.